Уже сколько раз за последнее десятилетие Россия вставала перед необходимостью выбора пути, формы, принципов своей государственности. И надо благодарить Бога, что он не попустил страшных потерь при каждом новом выборе, хотя мы и не обошлись без них совсем.

   Свобода выбора необходима. Без нее общество не может развиваться. Но всего - в меру. Обилие исторических перекрестков разрушает единство нации, подмывает устои государственности, умножает разочарование, пробуждает темные струны в сознании усталого и растерянного человека.

   Нам пора остановиться. Ради спасения самих себя. Сегодня еще не поздно.

   Для этого мы должны сделать выбор, который должен быть не следствием договоренности политических элит, а осознанным выбором общества. Другими словами, необходим новый общественный договор, пусть даже он не будет классическим договором в духе Ж.-Ж.Руссо.

   В названии статьи обозначена суть предлагаемого выбора. И хотя идея эта не новая, воспринимается она в России еще как настолько нетривиальная, что неизбежно должна пройти известные стадии: "абсурд" - "в этом что-то есть" - "это же всем ясно".

   Однако время не ждет. Поэтому чем скорее будет хотя бы развернута дискуссия по этой проблеме, тем скорее восприятие идеи перейдет в свою конечную стадию.

1.

   Зашоренные, ограниченные политики (неважно - либералы они или державники) воспринимают любой принципиальный вопрос в режиме "или-или". В одной черносотенной газете я прочитал что-то вроде ее девиза: "демократия в аду, а на Небе - Царство". Примерно так же, только с противоположной стороны подходят к монархии и ограниченные либералы.

   Думаю, еще над очень многими довлеет стереотип: монархия - атрибут замшелости, регресса. У многих вообще само слово "царизм" еще со школьной (советского времени) скамьи подсознательно ассоциируется с чем-то темным ("тюрьма народов", "кровавое воскресенье" и т.д.). А что до современных демократических государств-монархий, то там, дескать, короли и императоры - просто дань традиции, так сказать, национальная достопримечательность.

   В газетной статье невозможно серьезно разобрать преимущества и недостатки той или иной формы правления. Это крупная проблема философии государства. Позволю себе только поставить вопрос: всегда ли республика - благо для развития общества и его государственности?

   Думаю, очень многие из нас находятся, даже не осознавая этого, под воздействием победившего в свое время "левого" взгляда в историософии, согласно которому народ - священное понятие и он должен управлять собой сам. Следовательно, прогресс связан только с республиканским строем. Но почему чаще всего именно в республиках к власти приходили самые темные режимы? Почему смута, распад государства начинались нередко там, где отказывались от верховного попечения? Почему в Испании еще при Франко в 1947 году была провозглашена монархия, хотя ее реальное установление было отложено до смерти Ф.Франко? И почему в Великом Новгороде, известном своими формами непосредственной демократии, все-таки звали "на княжение", т.е. устанавливали фактически что-то вроде конституционной монархии?..

   Выскажу явно крамольную мысль: власть народа - не есть ли это политико-юридическая фикция?

   Мы пережили советский тип власти, несколько десятилетий утверждавший себя в умах людей тезисом, что только при нем власть принадлежит народу, что именно он является высшей формой демократии, благодаря которой государство вообще отомрет. Надо сказать, что Советская власть (не только в СССР, но и в своих модификациях во многих других странах) сыграла все-таки и свою положительную роль. Она показала, что чем больше разыгрывается идея "народовластия", тем более жестокий режим устанавливается. Причем теперь стало ясно, что советский тип власти только и может существовать как диктатура. И если по каким-то причинам режим становится более либеральным, государственность при нем неминуемо начинает разваливаться. Такой тип власти объективно неустойчив, поскольку он несет в себе генетические пороки, противостоя самой человеческой природе.

   Эта природа, социальные инстинкты пробивают, конечно, себе дорогу и при Советской власти, но будучи скованы умозрительной идеологической схемой, приобретают самые уродливые формы. И тогда место ответственного правителя занимает властолюбивый и презирающий народ вождь. Место публичной государственной службы занимает номенклатура, целиком зависящая от "иерархов". Место представительных органов занимают оформители чужой воли - подкормленные или запуганные "представители", которые освящают беззаконие и репрессии, нередко против самих же себя. Место самодеятельной общественности занимают тщательно контролируемые и регулируемые "общественные организации".

   Но и при демократии власть народа - фикция. Считаться сувереном, избирать властвующих и иногда участвовать в референдумах - еще не значит властвовать. Демократия, тем не менее, имеет существенное преимущество: при этой системе действуют политические конкуренты, которые вынуждены апеллировать к народу и тем самым ощущать перед ним свою политическую ответственность. Суть, однако, от этого и других преимуществ демократии не меняется: народ не властвует, а лишь оценивает власть и оказывает на нее давление.

   А теперь представьте, что при демократическом, непатерналистском режиме сам народ нравственно несовершенен, политически девствен, лишен естественно-правового сознания. Скажите, какова будет власть? Да такая же, каков сам народ. Однако общество не хочет с этим мириться, оно желает, чтобы господствовало добро и справедливость. И вот, поскольку желания и реальность не совпадают, неизбежно возникает пропасть между властью и обществом. О последствиях этой опасности говорить не приходится. Особенно в стране, где действует масса других разрушительных факторов.

   Хочу здесь обратиться к такому авторитету, как Иван Ильин. Одна из неоценимых заслуг этого великого христианского мыслителя, идеи которого, кстати, еще далеко не в должной мере востребованы на родине, - в том, что он сумел найти принципы соединения идеи разумной, прочной, одухотворенной государственности и свободы, самоуправления. Он вовсе не отрицал демократию, как хотели бы считать некоторые державники. Он лишь предостерегал от ее переоценки в ущерб идее государственности. "Демократический строй, - писал И.Ильин, - есть способ государственного устроения. Следовательно, как и всякий другой строй, он ценен и допустим лишь в ту меру, в какую он не противоречит государственной цели. "Государство" есть родовое понятие; "демократическое государство" - видовое. Вид, теряющий признаки рода, есть nonsens; государство, пытающееся быть демократией ценою своего государственного бытия, - есть нелепое и обреченное явление (выделено мною. - М.К.). Иными словами: если вторжение широких масс в политику разрушает государство, то государство или погибнет, или найдет в себе силы остановить это вторжение и положить ему конец. Демократия, как начало антигосударственное, не имеет ни смысла, ни оправдания; она есть охлократия, т.е. правление черни и этим уже предначертана ее судьба.

   Это значит, что демократия ценна и допустима лишь постольку, поскольку она создает аристократическое осуществление государственной цели, т.е. служит общему делу власти, права и духа. Демократия не есть ни высшая цель; ни самостоятельная цель; она есть лишь способ выделения немногих, лучших к власти; и притом один из способов".

   А в другой своей работе (1938г.) И.Ильин, предвидя будущие политические изменения на родине, предостерегал: "Напрасно думать, что революция готовит в России буржуазную демократию. Буржуазная особь подорвана у нас революцией; мы получим в наследство пролетаризованную особь, измученную, ожесточенную и деморализованную. При таком положении дел - строить государственную форму на изволении массы значит готовить правление черни, цезаризм и бесконечные гражданские войны с финансированием их из-за границы".

   Как видим, этот точный прогноз сбывается, хотя слава Богу, еще не до конца. И это, пожалуй, первый аргумент, почему России жизненно необходима конституционная монархия. Только она способна дать народу опору, став единым источником всей публичной власти.

   Почему именно конституционная? Не только потому, что она более реализуема практически. Но, главным образом, потому, что абсолютная монархия, наверное, действительно исторически изжила себя. Как писал Марк Твен в "Янки из Коннектикута при дворе короля Артура", "неограниченная власть - превосходная штука, когда она находится в надежных руках. Небесное самодержавие - самый лучший образ правления. Земное самодержавие тоже было бы самым лучшим образом правления, если бы самодержец был лучшим человеком на земле и если бы его жизнь продолжалась вечно. Но так как даже совершеннейший человек на земле должен умереть и оставить свою власть далеко не столь совершенному преемнику, земное самодержавие не только плохой образ правления, но даже самый худший из всех возможных".

   Речь поэтому мы ведем не о правящем, а только царствующем государе. Не о верховном правителе, а о высшем попечителе. И такая фигура в государстве способна лишь укрепить устойчивость всей государственной системы, обеспечить продвижение общества к разумным целям.

   Итак, государство должно служить определенной цели. Цель эта, сформулированная тем же И.Ильиным, состоит в "ограждении и организации жизни людей, принадлежащих к данному политическому союзу", что означает обеспечение человеку "естественного права на самобытное определение себя в жизни, т.е. права на жизнь и, притом, на достойную жизнь, внешне-свободную и внутренне-самостоятельную". При этом демократия имеет прикладное значение, это всего-навсего способ отбора для работы во власти. Значит, делать из демократии самоценность - все равно, что христианину, мусульманину или иудею поклоняться, скажем, золотым украшениям.

   Если мы найдем в себе мужество отмести многолетние иллюзии насчет возможности безгосударственной организации общества, полного народного самоуправления, полной депатернализации гражданской жизни, мы должны будем направить свою интеллектуальную и политическую энергию в другое русло - в русло создания стабильного, свободного и нравственно высокого государства, в русло здорового патернализма и в то же время человеческой солидарности. И тогда должны будем принять формулу Ильина: "Государство тем прочнее, чем более оно приближается по духу к братской корпорации, а по форме - к отеческому учреждению... Государство всегда останется учреждением и никогда не превратится в корпорацию; но оно должно насытить формы учреждения духом корпорации".

   Эти две составляющие - суть разумной государственности - чрезвычайно важны для России. Ведь в нас уже генетически заложен страх гражданской войны. Возможно, это пока и спасает нас. Но степень расколов (раскол не один) в обществе не просто велика. Она становится опасно большой. И в какой-то момент, не дай, конечно, Бог, инстинкт стабильности может оказаться слабее ощущения несправедливости, непонимания того, что с нами происходит.

   Республиканская модель демократии в таких условиях оказывается не только слабой гарантией от потрясений, но и даже их катализатором. Каждые новые выборы раскалывают общество. Причем раскол происходит как до выборов, так и после них.

   Мы видим, например, что риторика и действия многих из проигравших президентские выборы сил свидетельствуют: отсутствует привычка внутреннего признания победы конкурента и потому раскручивается спираль отказа законному Президенту в праве быть Президентом всех россиян. Такое непризнание оппоненты ретранслируют на свой электорат. И это рождает стремление использовать конституционные инструменты для легального "свержения" (досрочного прекращения полномочий) более удачливого политического соперника.

   Это есть сегодня, это не закончится и завтра. Безусловно, лет через десять-пятнадцать мы овладеем хотя бы элементарной гражданской культурой. Но есть реальная опасность, что можем не дождаться завершения начальной ступени политического образования.

   Установление конституционной монархии довольно быстро приведет к чрезвычайно важному для всех нас новому качеству - духовному объединению народа.

2.

   Власть главы государства в монархии (конституционной или абсолютной) имеет священное начало. Монарх получает свою власть от Бога. Президент в республике имеет источником своей власти волю народа. Различие огромно, хотя материалисту сложно постичь его. Но попробую перевести этот тезис все-таки на более материалистичный язык.

   Во всех современных государствах существует институт главы государства, причем, как правило, персонифицированный. Это может казаться архаизмом, проявлением исторической инерции в развитии государственности, которая с момента ее зарождения на Земле не мыслилась без верховной фигуры. На самом деле смысл этого института весьма глубок, остается актуальным и вряд ли в обозримом будущем отомрет. Дело в том, что в любом обществе присутствует глубинная потребность в стабильном существовании. А оно, в свою очередь, невозможно без стабильности государственной системы в целом.

   Следовательно, как бы ни относиться к патерналистскому сознанию (автор сам выпустил в свое время немало критических стрел в такой образ мышления), оно, видимо, неизбывно. А потому всегда востребует верховную персону.

   Но там, где низка политическая и правовая культура, персона, периодически избираемая народом, неизбежно будет утрачивать свой авторитет. И такая потеря авторитета опасна не только для самого официального лидера, но и для государства в целом, ибо при незрелом гражданском и правовом сознании разрушаются основы государственности.

   Только монарх, отвечающий не перед народом, а перед Богом за народ, способен слить воедино "личность" и "институт", а, значит, будет стоять как скала в море рейтингов популярности.

   Далее. Институты государственной власти, даже при наличии развитой правовой системы, не могут (во всяком случае на нынешнем витке цивилизации) оставаться без гаранта основополагающих ценностей государственности. Даже если этот гарант непосредственно не управляет, он символизирует само существование государства, олицетворяет его суверенитет, территориальную целостность, единство власти. Легитимный глава государства, каков бы ни был объем его полномочий, свидетельствует и о легитимности всей публичной власти в данном государстве, самим своим существованием он как бы подтверждает, что государственные органы осуществляют власть на законных основаниях, а не посредством ее узурпации. Наконец, значение главы государства состоит в его принципиальной способности становиться высшей инстанцией в кризисных ситуациях, с которыми может столкнуться любое государство.

   Нужно ли доказывать, что такую роль в гораздо большей степени удобнее играть монарху. Опять-таки потому, что он не зависит ни от чего другого, кроме как от своей внутренней ответственности. Его не интересуют ни очередные выборы, ни выражаемая на них политическая оценка со стороны избирателей. Именно поэтому конституционный монарх может гораздо надежнее гарантировать страну от смещения к любому радикальному режиму - как левому, так и правому.

3.

   Другим, и для сегодняшней России, пожалуй, самым существенным аргументом представляется следующий. Наша нынешняя система власти в целом вполне закономерна, если следовать теории Ф.Лассаля, согласно которой конституция есть результат реального соотношения сил между противоборствующими политическими сторонами. Другими словами, Конституция у нас в общем-то реальная.

   Однако, несмотря на это, она "зависла". Причина кроется не в недостатках конституционных норм (хотя жизнь показала, что какие-то положения сформулированы двусмысленно и даже противоречиво, есть и правовые пробелы), а в отсутствии у представителей власти навыков властвования в демократическом режиме; в отсутствии политических традиций и обычаев, которые способны выступать такими же жесткими ограничителями, как и сами законодательные правила; в ущербности правового сознания и нравственной неразвитости общества, а, значит, и представителей власти; в пародийном характере многопартийности.

   В итоге солидаризирующий потенциал Конституции во многом не задействован. Скорее, наоборот - конституционные нормы то и дело применяются для реализации конфликтных сценариев. Повторю: не оттого, что плоха Конституция, а потому, что мы еще толком не знаем, как разумно применять этот инструмент. И тут не вина, а беда постсоветской России, ибо нормальному политическому знанию и умению взяться было неоткуда.

   Результат такого незнания и неумения - постоянная социальная и политическая нестабильность. Неумелое пользование конституционной материей, а проще говоря властными полномочиями, становится прямой или косвенной основой для всех тех экономических и социальных бед, которые сопровождают современное российское бытие.

   Конституция России предоставляет большие (хотя и вовсе не безграничные) полномочия главе государства. Однако в силу ряда причин, частично названных выше, эти полномочия часто выступают в роли, скорее, разъединяющих, нежели объединяющих рычагов.

   Одновременно действует и такой конфликтный фактор, как ощущаемая представительной властью некая второстепенность своей роли. Этот фактор в президентских республиках обычно смягчается действием цивилизованных политических традиций и обычаев, скажем, формированием партийного (межпартийного) правительства. Но эти обычаи у нас пока не возникают, что вызывает дополнительное напряжение и естественное стремление тех же депутатов Госдумы изменить конституционный баланс властей.

   Такое стремление обусловлено еще и тем, что многие задаются вопросом, не усилит ли следующий Президент конфронтационный потенциал своих полномочий.

   Однако, выстраивая конституционную реформу по схеме простого перетекания власти к представительным учреждениям, мы подвергаемся другой опасности. Реализация модели парламентской республики или хотя бы приближения к ней в сегодняшней России прямо и быстро поведет страну к диктатуре через анархию, а то и сразу к диктатуре. Причины такого процесса кроются все в том же: низком уровне политической и правовой культуры, отсутствии небольшого числа авторитетных партий и, наоборот, слишком большом числе политиков, склонных к самоутверждению, но не к самопожертвованию... Вследствие этого в тени органа "коллективной ответственности" неизбежно начнет формироваться все тот же режим личной власти, но еще более опасный, поскольку не будет скован вообще никакими конституционными ограничениями.

   Цезаризм, будь он порожден президентской или парламентской республикой, способна не допустить только конституционная монархия.

   При такой форме правления глава государства не представляет ни одну из политических сил и объективно никому не расположен подыгрывать. Он только гарантирует стабильность, четко обозначает предел для заигравшихся политиков, к какой бы партии или ветви власти они ни принадлежали. Конституционному монарху по большому счету не интересны ни уровень инфляции, ни доходность ГКО. В смысле текущего управления он доверяется народу, избирающему парламентариев и тем самым косвенно формирующему Правительство. Государь-суверен лишь подтверждает законность выбора народа и гарантирует его воплощение в государственной жизни.

   У монарха нет страха ни перед уголовным преследованием, ибо его особа полностью неприкосновенна, ни перед потерей места работы. Потому его деятельность пронизана совсем иной, нежели у обычных людей мотивацией. Отвечая перед Богом, ему лишь важно передать своему наследнику крепкое, спокойное, мирное государство, важно остаться в истории государем, при котором не было великих потрясений.

   Таким образом, конституционный монарх наилучшим образом уравновешивает законодательную и исполнительную власть и при этом особо оберегает власть судебную.

   Именно конституционный монарх способен гарантировать подлинное разделение властей и одновременно олицетворять единство государственной власти.

4.

   Установление конституционной монархии повлечет за собой и вполне конкретные изменения в экономической, социальной и политической жизни.

   Во-первых, стране больше не придется каждый раз вздрагивать и напрягаться перед каждыми новыми выборами главы государства, гадать, куда поведет страну ее новый Президент, тем более, что возможные претенденты у нас малопредсказуемые. Россия обретет, наконец, устойчивость и перспективу.

   Во-вторых, в гораздо более стабильном и спокойном режиме будет работать весь государственный аппарат, так сказать, неполитическая часть власти. Ведь не секрет, что большое число чиновников среднего и крупного ранга сегодня косвенно участвуют в политической жизни в ущерб свои профессиональным обязанностям, поскольку понимают: их должностное положение может резко измениться с приходом нового Президента.

   В-третьих, одновременно станет возможным моральный контроль главы государства за чиновничеством. Не правящему, но царствующему главе государства гораздо проще осуществлять такой контроль, поскольку он не является ни политиком, ни должностным лицом.

   В-четвертых, стабильность политической системы и развития России станет той основой, которая резко повысит степень привлекательности инвестиций - как внутренних, так и внешних.

   В-пятых, Россия во главе с государем, безусловно, укрепит свой международный авторитет как страна, решившаяся цивилизованным путем совместить исторические традиции с интересами развития. Гораздо быстрее Россия интегрируется и в европейскую семью, особенно, если на царство будет призван один из Романовых, имеющих родственные узы со многими царствующими домами Европы.

5.

   Если верить социологическим опросам, в России не очень высока популярность самой монархической идеи. О некоторых причинах такой непопулярности говорилось выше. Кроме того, люди, не особо различая виды монархии, обычно связывают ее с восстановлением абсолютизма, а не с конституционной монархией.

   Вот почему прежде всего нужна широкая дискуссия. Чем больше о каком-либо предмете говорить в позитивном ключе, тем скорее он становится ближе, привычнее.

   Но, разумеется, должна найтись и достаточно авторитетная политическая сила, которая воспримет идею как программную и разными средствами будет ее отстаивать, в том числе через симпатизирующие идее средства массовой информации. Наиболее приемлемым способом видится завоевание этой политической организацией (партией, блоком партий, движением) парламентских мест в Госдуме, что позволило бы обрести идее уже практический характер для начала процесса ее воплощения.

   Еще одно препятствие формулируется так: страна наша многонациональная, многоконфессиональная. А царь будет русский и православный. Думаю, однако, это не может служить серьезным доводом.

   Во-первых, если вспомнить, и наши генсеки (за исключением Сталина, который, правда, тоже, думаю, идентифицировал себя, скорее как русского, чем как грузина), и наши президенты, кандидаты в президенты - русские и никто этому вроде бы не удивляется, ибо таков исторический расклад в России, таковы ее традиции. Впрочем, у нас никогда особенно не был важен состав крови первого лица, важна была его национально-культурная идентификация и самоидентификация. В России были цари и царицы без капли русской и даже славянской крови. Но они быстро становились более русскими, чем их подданные. А если не становились, то скоро уходили со сцены, как тот же Петр III.

   Во-вторых, если будет обеспечена достаточно большая национальная (национально-культурная и национально-государственная) автономия; если в определении персоны первого монарха будут участвовать представители разных российских этносов; если учесть действие конституционного принципа полного национального равноправия подданных, которое именно царь, в первую очередь, и будет обеспечивать, то "национальное" напряжение будет погашено.

   Что же до православия царя, то Конституция должна установить, во-первых, разделенность светской и духовной власти. А, во-вторых, установить, что вероисповедание монарха является его частным делом. На практике, конечно, вряд ли российский царь не будет православным. Но тут важен принцип. К тому же, поскольку вероисповедание большинства в России - православие, постольку православие царя совершенно естественно. А, главное, опять-таки никто другой как царь должен обеспечить религиозный мир в стране. И как раз ему это больше всего окажется под силу, ибо его ответственность - это ответственность прежде всего за мир и покой в стране, за духовное и государственное единство народа.

   Еще один контраргумент: в России официально нет дворянства. Остались, разумеется, потомки дворян. Но все-таки это уже не целостное сословие, к тому же современные потомки дворян большей частью лишены собственности, принадлежавшей их предкам.

   Может ли государь существовать без дворянства? И нужно ли дворянство восстанавливать? А если восстанавливать, нужны ли дворянские привилегии? Вопросы не праздные, если всерьез задумываться об установлении монархии.

   Полагаю, что образ современной монархии, тем более монархии, восстановленной после огромного перерыва, вполне совместим с отсутствием официальной сословности. Хотя нет ничего плохого, если будет появляться новая аристократия, основанная в общем-то на тех же принципах, что и раньше: беззаветное служение Отечеству, честь, моральное подвижничество и проч. Без элиты, причем элиты в подлинном смысле этого слова, любое общество рано или поздно начинает деградировать. Но о принципах формирования такой элиты, о наследственном или личном характере нового дворянства еще надо думать и спорить.

   Кстати, оба названных выше опасения по поводу национальной и религиозной принадлежности царя могут быть дополнительно сняты еще и новым понятием двора Его Величества: к нему должны принадлежать люди, составляющие цвет всех наций России.

   Немаловажный аргумент, который можно трактовать как сомнение относительно монархической формы правления - это федеративное устройство современной России. Совместимо ли оно с конституционной монархией? Думаю, вполне. Ответ опять-таки дает наша история. В конце концов в Российской империи, которая формально не была федерацией, существовали территории с огромной автономией - и в Средней Азии, и в Восточной Европе, и в Европе Северной. Почему сегодня эту модель нельзя реализовать в отношении нынешних российских республик? Что касается других "субъектов Федерации", то нельзя исключить пересмотра административно-территориального устройства, которое сегодня в общем-то во многом искусственно и обязано в корне иной - советской модели управления. В любом случае этот вопрос вполне решаемый цивилизованными методами.

   Чаще всего скептики называют такой аргумент, как сложность определения персоны первого после 80-летнего перерыва монарха. Да, трагедия в Екатеринбурге запутала до крайности вопрос о престолонаследии. Поэтому сегодня нет возможности призвать на царство заранее известное лицо. Следовательно, потребуются другие механизмы (ниже о них будет сказано в общих чертах). В любом случае этот вопрос не должен становиться главным препятствием на пути к конституционно-монархическому строю в России. Если же такое случится, значит мы не заслуживаем ни покоя, ни благоденствия, ни уважения других народов.

6.

   Определенную сложность представляет и процесс перехода к конституционной монархии. Его тоже придется обсуждать. Попробую предложить свою модель.

   Ясно, что для осуществления перехода к новой форме правления, придется менять действующую Конституцию России. Причем менять по самому сложному сценарию из всех, описанных самой Конституцией. Ведь республиканский строй входит в понятие конституционных основ. А изменение этих основ, напомню, предусматривает созыв Конституционного Собрания, которое либо подтверждает неизменность Конституции либо разрабатывает проект новой.

   Этот проект принимается самим Конституционным Собранием (не менее 2/3 голосов) либо им же выносится на референдум. К слову, еще не существует закона о порядке образования Конституционного Собрания. Поэтому мы не знаем, по каким критериям оно будет сформировано, а, следовательно, стоит от него ожидать предвзятости или объективности.

   Но можно будет погубить идею, если не учесть психологический аспект ее претворения. Дело в том, что большинство людей предпочитает мыслить конкретно. Поэтому одно дело, когда Собрание просто принимает новую Конституцию или выносит ее проект на референдум, и другое - когда уже известно, кто займет российский престол.

   Новый образ правления обязательно должен ассоциироваться с конкретной персоной. Абстрактная идея конституционной монархии имеет мало шансов на успех. (Между прочим, в марте 1991 года российские граждане высказались на референдуме за введение президентского поста, главным образом, потому, что видели на нем Б.Н.Ельцина).

   Вот почему еще до созыва Конституционного Собрания необходимо определить конкретную персону, призываемую на царство.

   Вряд ли стоит искать новые формы такого определения. Существует старинный и вполне демократичный российский институт - Земский собор. В 16-17 веках Земские соборы были высшими сословно-представительными органами для решения важнейших государственных вопросов и включали в себя как светские и церковные институты (Боярскую думу, "Освященный собор"), так и представителей от "всяких чинов людей" (поместного дворянства, посадских людей, черносошных крестьян). Известно, что как раз один из Земских соборов, созванный в 1613 году, призвал на царство царя Михаила - первого из династии Романовых и тем самым положил конец Смутному времени.

   Из кого же сегодня может состоять Собор, как формироваться, кто его созовет?

   Наиболее корректным с правовой точки зрения было бы издание закона либо даже указа Президента о созыве Земского собора. Ничего неконституционного в этом нет, поскольку речь пойдет не о подмене функций существующих государственных органов, а о создании необходимого условия для "возможного в будущем" изменении формы правления в случае соответствующего волеизъявления народа. Другими словами, до определенного времени решения Собора имели бы сугубо консультативный характер.

   О составе Собора. Во-первых, ясно, что он должен состоять из людей, поддерживающих идею конституционной монархии. Ведь задача Собора не рассмотрение вопроса о переходе к такой форме правления (это - прерогатива Конституционного Собрания), а только избрание (призвание) персоны, достойной занять Российский престол. Вместе с этим Земский собор одновременно мог бы разработать и проект акта о престолонаследии, дабы при затяжке решения вопроса о новой форме правления было бы заранее ясно, кто является престолонаследником.

   Во-вторых, участники Собора должны состоять как из представителей определенных негосударственных структур, так и из лиц, представленных, так сказать, в личном качестве. Поскольку, однако, сегодня неизвестно, какие партии и общественные объединения разделяют идею конституционной монархии, можно предложить следующий порядок.

   Из представителей всех ветвей власти образуется Подготовительный комитет. Объявляется период, в течение которого общероссийские религиозные объединения, политические партии, общероссийские общественные организации, в том числе профессиональные корпорации, фонды, некоммерческие организации и др., вправе представить в Подготовительный комитет меморандумы об участии своих представителей в Земском соборе. Подготовительный комитет после окончания срока "самоопределения" публикует список тех структур, которые пожелали принять участие в Соборе. Далее по установленным нормам от этих негосударственных структур делегируются участники Собора по определенным нормам.

   Что же касается личного представительства, то, думаю, никак не будет противоречить принципу демократизма, если Президент по отведенной ему квоте сам определит людей, чей моральный авторитет неоспорим в обществе.

7.

   Сейчас, наверное, рано рассуждать о том, каковы должны быть полномочия российского монарха. В принципиальном плане, однако, можно уже сегодня предложить модель, при которой российский царь был бы не только носителем символов государственности, но и "куратором" государственного обустройства России. В частности, он как самый незаинтересованный институт мог бы полностью формировать судебную власть, ему бы могла полностью подчиняться прокуратура. Естественно также, что монарх должен быть и Верховным главнокомандующим.

   Что же касается формирования представительных и исполнительных органов власти, то, как уже говорилось, задачей монарха была бы просто легитимация соответствующих институтов на основе волеизъявления народа. Не более того. Таким образом, нам бы удалось совместить преимущества парламентской и президентской форм правления.

   Не знаю, сумел ли убедить кого-то в жизненной необходимости реализации высказанной идеи. Знаю только, что пока у нее больше противников, чем сторонников. Но мне кажется, что такое состояние вызвано не столько глубоким анализом, сколько вбитыми в нас стереотипами. Как только мы начнем серьезно обсуждать проблему, не сомневаюсь, что своей внутренней силой она одолеет все современные химеры.